Дневник мамы особого назначения
проект инклюзивного движения “Обнимаю сердцем”
«Я как-то по-особенному счастлива, как-то по-своему… несмотря ни на что.
Это чувство живет во мне и помогает, когда хочется думать иначе.
Это как благодарность за все то, что было хорошего в моей жизни!»
3 июля 2013 года. Среда. Дома.
4 июля 2013 года. Четверг. В больнице.
5 июля 2013 года. Пятница. Утро, общаюсь с однопалатницами. Почему-то именно сегодня взбрело в голову найти срочно сыну имя. Интересуюсь у девочек: «Какие есть мальчику якутские имена, но так, чтобы не сложные?» И вот кто-то выдает имя ЭРСАН, которое мне сразу нравится по звучанию и значению. Я вслух проговариваю фамилию, имя, отчество моего сына и успокаиваюсь… К обеду мне говорят, что я должна ехать в Медцентр. Я еще смеюсь про себя: «Что это переполошились-то, все же хорошо, почему это мне нужно ехать в город?» Скорая машина УАЗ, меня сильно трясет, кажется, что живот отвалится. Доехала еле-еле. По приезду прием длился около двух часов, все время кого-то или чего-то ждали. Наконец нашла свою палату, осмотрелась. Вечером приняла душ и спокойно стала готовиться ко сну. Вечером пришел врач и я ему сказала: «У меня все хорошо». Ну и правда, никаких жалоб у меня нет, кроме большой усталости. Думала про себя, сейчас лягу спать и отдохну. Не тут-то было, где-то через час у меня стал тянуть низ живота. Я обратилась к постовой медсестре насчет своих болей, а она в ответ: «Только что у вас был врач и вы ей сказали, что у вас все хорошо, что могло измениться так быстро?» Я пошла обратно в палату, а там соседка оказалась сама акушеркой и сказала мне: «Еще сходи». На второй раз мне поверили. Через некоторое время пришла медсестра с каталкой и повезла на УЗИ, а мне все хуже и больнее. После УЗИ снова повезли в палату и через некоторое время в палату заходят уже с каталкой-кроватью несколько врачей и медперсонал. Везут в родильное отделение. Я в ужасе ничего уже не понимаю. Поднимают на лифте, у меня самопроизвольно трясутся ноги, ощущение, что вот-вот хочу по большому, рвусь в туалет, мне не дают этого сделать. Врач быстро осматривает и говорит: «Готовьте ее!» К этому моменту тело меня не слушается, идет конвульсия, меня трясет, ноги ватные. Мне суют в лицо бумаги на подпись. К этому времени мне кажется, я будто в каком-то фильме и это происходит не со мной. Везут в операционную. Все происходит в считанные секунды. И вот я уже голая с привязанными руками на операционном столе. Вокруг полно людей, все делают свою работу. Чувствую, что живот обволакивается теплом внутри. Как я потом поняла, это началась отслойка плаценты и пошло внутреннее кровотечение, ребенок мог захлебнуться в крови.
06 июля 2013 после 00:00. Просыпаюсь, когда меня привезли в реанимацию. Темно, меня перекладывают в кровать. Я пытаюсь спросить про ребенка, но голоса нет. Я про себя говорю: «Оҕом! Оҕом! Оҕом!», медперсонал не обращает внимания. Видя, что они уходят и набравшись сил, кричу изо всех сил «РЕБЕНОООК!», они резко оборачиваются и говорят: «Тихо, час ночи, не кричите! Мы не знаем, где ваш ребенок. Спросите завтра у врачей». Все мои мысли: «Что с моим ребенком?» Я ждала, когда же 9 часов, чтобы пришли врачи сделать обход. Доктор пришел и сказал, что пока ничего не знает о состоянии ребенка и где он. Я снова в подвешенном состоянии. Никто не обращал на меня внимания и на мои вопросы не было ответа. Лежала и, как всегда, автоматически трогала живот, там была пустота – я не чувствовала ребенка. От безысходности я начала плакать. Тогда медсестры обратили на меня внимание и спросили, что случилось. Я ответила, что я не знаю жив ли мой ребенок или нет. Это была суббота, поэтому было как-то непривычно тихо в отделении. Медсестры узнали, что ребенок в реанимации. Я снова стала ждать. Ждать понедельника.
7 июля 2013 года. Воскресенье. Наступило воскресенье, и слава богам, меня перевели в послеродовое отделение. Я сразу стала спрашивать про сына, мне дали телефон детской реанимации. Там ответили: «Да, ребенок у нас». Больше информации никто не сказал, так как врач был на выходном. Также мне было сказано, что в 17:00 можно посетить ребенка. Я ждала и не находила себе места. По ощущениям, я так долго ждала медсестру! И вот, пошли. Снова сказали ждать, это ожидание сводило меня с ума. Наконец, увидела сына, лежащего в кувезе, неестественно дергающегося от ИВЛ. Как сейчас помню, цвет его кожи был синий-синий. В первый день сыночек вызвал отторжение, я не приняла этот комок, похожий на евражку, как будто животное без шерсти. Я чувствовала растерянность. Все это время я трогала живот, не могла ощутить сына. Все время я искала сына, моего Эрсана.
8 июля 2013 г. Понедельник. Доктор сказал, что состояние сына очень тяжёлое и, скорее всего, он не выживет. На второй день с тяжелым чувством пошла в реанимацию. Сегодня был тот же медбрат, что и вчера. Увидев, что я не подхожу к ребенку, стою отчужденно, он мне вдруг сказал: «Вы хотите потрогать вашего ребенка?» Я, немного подумав, и боясь того, что у меня нет желания его касаться, все же решаюсь потрогать. И в тот момент, когда я коснулась ребенка, моя душа сразу же признала его, сердце успокоилось и я заплакала. Тело мое нашло потерю и тоже успокоилось. И так, в течение пяти дней или недели, я утром звонила в 10:00 и в 17:00 ходила навестить сына. И каждый раз реаниматолог мне говорил, что состояние его очень тяжёлое и ребенок не выживет.
Я лежала в двухместной палате с соседкой. Она тоже была после кесарева сечения и ее ребенок был рядом с ней. У меня же было понимание, что мой сын не лежит со мной, а где-то в реанимации и в любой момент может уйти из жизни. Это держало меня в состоянии постоянного напряжения, будто ждешь чего-то ужасного, всматриваешься в лица людей с какой –то неясной надеждой, без цели. Как–то лежу плачу и подходит медсестра и говорит: «У нас выходили даже 500-граммового ребенка, а у тебя-то большой уже, 900-граммовый».
Мой сын Эрсан родился 6 июля 2013 года в 00:47 с весом 975 грамм, ростом 37 см, в очень тяжёлом состоянии, Апгар 4/6. Преждевременные оперативные роды в сроке 26-27 недель. Преждевременная отслойка плаценты, угрожающая асфиксии плода. Сразу поставили ИВЛ. Мне исполнилось 29 лет, это мой первенец и в дальнейшем единственный ребенок.
В один из дней у нашего врача дежурство, в 17:00 во время моего посещения он оказывается в реанимации, и мы вместе подходим к сыну. И тут доктор говорит заветные слова, которые облегчают мое материнское сердце: «Если ребенок жив в течение недели, он выживет. Ваш сын хочет жить!». В моем сердце появилась надежда.
16.07.2013 г. На девятый день меня одну выписывают из МНЦ. Мне страшно, как все будет дальше? Начались дни, когда я каждый день в 10:00 утра звоню врачу и в 17:00 прихожу навестить сына. На тот момент только эти действия давали мне успокоение и покупка памперсов, других необходимых вещей для сына. Только этим пока я могла ему помочь. Так прошел месяц. Он лежал на ИВЛ, потихоньку стали переводить на СИПАП – это трубочки в нос, и он должен был научиться дышать сам. На третий день, когда он начал дышать через СИПАП, я пришла, и как всегда, стою общаюсь с ним мысленно, глажу, и на моих глазах он перестает дышать. Все приборы начали дико пищать, я бегаю туда-сюда, не знаю, что делать! У меня ступор. По ощущениям – персонала нигде нет и мое сердце ушло в пятки. Я испугалась, что потеряла его. Он на моих глазах практически умер, а я, мать, ничего не могу сделать, даже не могу закричать или позвать на помощь! Это состояние беспомощности я до сих пор чувствую. В этот момент подбежал медбрат, стал щупать его за ноги и ребенок задышал. Оказывается, такие дети забывают, как дышать и их нужно пробуждать таким способом. За медбратом подошел врач и стал меня выгонять. Мне пришлось уйти. Было ужасное состояние – только что на моих глазах сын перестал дышать. Вышла на улицу и стала плакать от бессилия. Я не могла пойти домой, ходила рядом с больницей. У меня была мысль, что он в любой момент может умереть без меня. Мне отчаянно хотелось быть рядом с ним. Я не знала, что делать. В этот день я очень боялась, что Эрсан перестанет дышать. Наступил следующий день, пришла как обычно, все было нормально. И так стали проходить дни. Этот день я помню до сих пор и сердце сжимается так же сильно, как и тогда.
В один из дней я звоню в 10:00 своему врачу спросить про состояние сына, но трубку берет другой врач и строгим голосом говорит: «Это с отделения выхаживания недоношенных детей. Вы своим ребенком вообще не интересуетесь». Я в смятении: «Почему вы так считаете?» В ответ: «Вы нам не звоните и не интересуетесь ребенком». Я говорю: «Я каждый день звоню врачу и прихожу навестить сына, меня никто не ставил в известность». Как оказалось, через 10 дней после нахождения в реанимации, ребенка также начинает сопровождать врач отделения выхаживания недоношенных детей. Об этом я не была оповещена.
Эрсан пролежал на СИПАПе около 2 недель, начал учится дышать. В середине августа его перевели в ОВН. У меня закончились каждодневные посещения сына. Каждый день старалась дозваниваться в отделение. Вдруг мне говорят: «Можете ложиться в отделение рядом с сыном». Ура, моей радости нет предела! Очень ждала этот день, но заболела ангиной. Мне запретили посещать и ложиться в больницу к сыну. Опять я в тревоге, в истерике от беспомощности. Стала лечиться. Наконец, настал день воссоединения с сыном, к тому времени он почти две недели лежал один, я его не видела. Вот я захожу в палату, смотрю на него и вижу, что он набрал вес, главное, шея такая толстая стала! Рядом стояла медсестра, я что-то сказала вроде «моонньутуун» и она на меня фыркнула. Оказывается, мой сын стал ее любимчиком. Ладно, наверняка, она меня посчитала нерадивой мамой, которая непонятно куда пропала, так как с того дня, как Эрсана перевели в это отделение, она меня не видела.
Будни мамы в ОВН
Кстати, за все это время я сохранила молоко! Я сцеживалась 5 раз в день. И это было еще одним действием, которое меня успокаивало все эти месяцы. Я верила, что смогу сына покормить грудью.
Я начала кормить Эрсана каждые три часа. Первые дни я кормила сына через трубочку, которая была воткнута через рот до желудка, так как у него не было глотательного и сосательного рефлекса. Молоко вводилось через шприц и потом нужно было еще давать водичку, затем промыть трубочку. Также каждый день несколько раз мы делали ингаляцию, так как легкие были не развиты. Так шли дни. Мы, мамы, много общались, делились переживаниями, можно сказать, жили в своем особенном мире. У всех детишек были разные проблемы. Две мамочки предложили сходить в церковь, по воскресеньям стали ходить туда и ставить свечки за здравие детей, молиться. Я готова была молиться всем богам, хотя раньше я никогда не посещала церковь. Главное, дети наши были рядом.
Пришел день, когда сына перевели в другую палату, где уже детки могут самостоятельно дышать. Мне разрешили брать его на руки, ведь до этого ребенок лежал в кувезе и нельзя было держать на руках. Потихоньку стали сына учить сосать соску и первые дни ему было очень трудно, он синел на глазах от нехватки воздуха. Все манипуляции с детьми делали сами мамочки – учили их жить. Каждые три часа мы кормили детей, сами не высыпались. В какое-то время мы начали помогать медперсоналу: катали вату, готовили бинты, гладили пеленки, складывали их, иногда мыли полы. Персонала не хватало. Мы помогали, чем могли, все было ради наших детей.
Как помню, один раз произошел курьезный случай. Вечером после семи часов вчера в отделение вошли 2 неизвестных мужчин. Мы в это время сидели катали вату для процедур и делали бинты. Сидим и болтаем о чем-то. И вот эти мужчины прямиком прошли к нашим детишкам, а мы сидим. Никто не шелохнулся. Сидим и смотрим друг на друга, у каждой в глазах вопрос: «что происходит?». Благо, врачи пошли за ними и выгнали их. Потом и нам досталось – что это мы за мамаши такие.
Так прошло три недели, Эрсан креп, мне сказали, что мы переводимся в палату «Мать и дитя». Это означало, что нас стали готовить к выписке. В палате мы с сыном и еще одна мама с ребенком. К этому времени я уже опытная мамаша! Могла с пол-оборота сцеживаться и молока у меня было много. Соседка же была крупная женщина с большими грудями. И вот такая картина: я маленькая ростом, груди тоже небольшие, сцеживаю почти чашку, а она рядом пытается сцеживаться и у нее еле пара капель, она смеется: «Была бы я коровой – меня давно бы на убой послали».
25.09.2013 г. Наступил день выписки. Обычно выписывают, когда ребенок наберет вес больше 2300 граммов, а в этот день Эрсан весил только 2200, и я заартачилась. Врач же мне сказал: «Ты очень хорошо справляешься, сама смотришь за ребенком, мы в тебя верим!» Я к этому времени привыкла быть в больнице под присмотром, где можно всегда спросить, что да как. А тут сама! Выписке, конечно, я была рада, хотелось к родным домой. Не могла же я вечно находиться в больнице! Нас пришли встречать моя мама, сестры с цветами и брат на машине. Час езды, и мы дома: дядя поправлял дверь к зиме, сестра мыла полы, она была беременна. Кто-то жарил оладьи и нас ждал якутский суп. В нашей семье негласно всех встречают якутским супом.
В начале мы регулярно ездили на осмотр в медцентр. У сына была ретинопатия недоношенных 2 степени, это когда сосуды глаз плохо развиты, из-за этого глазное яблоко плохо держится и может случиться отслойка глазного яблока. Нужно было время от времени проходить процедуру осмотра глаз, это когда расширяют глаз ребенка специальным «цеплятором» и смотрят. Если произойдет отслойка, то надо ехать на операцию в Новосибирск. Почему-то врачи считали, что нам придётся ехать на операцию и меня к этому готовили. К счастью, этого не произошло, глазное дно было в порядке. Мы также ходили к пульмонологу, так как у моего мальчика была бронхолегочная дисплазия на фоне недоношенности. Проще говоря, деформация легких из-за недоразвития и нехватки субстанции, которая должна обволакивать легкие. К неврологу ходили. Когда мы выписывались врач сказала, что будет некий кабинет катамнеза, где будут наблюдать и направлять к специалистам и на реабилитацию, помогая родителям в развитии недоношенных детей. Этот кабинет так и не открылся. Возвращаясь назад, я понимаю насколько было бы ценно, если бы тогда открылся этот кабинет, возможно, я могла бы более максимально вложить в развитие сына с ранних лет.
Эрсану исполнилось 3,5 года. Ребенок развивался с отставанием, но так как он мой единственный ребенок, то и сравнить с кем-то я не могла. Люди говорили, что мальчики позже развиваются. У сына не было речи, а я как мама, которая всегда рядом, его понимала и не видела в этом особых проблем.
Тогда у нас было много проблем с родными, которые не очень меня понимали. Мы жили вдвоем, я старалась работать. Работала уборщицей и денег совсем не хватало. Мне морально и психологически было очень трудно. Сын ходил в садик, но часто болел и из-за того, что он отставал в развитии, у него, соответственно, были особенности поведения, которые не присущи нормотипичным детям. Сами понимаете, нам было тяжело адаптироваться в обществе. В садике его часто отстраняли от занятия. Он ходил сам по себе. Наверное, воспитатели считали, что я плохо воспитываю ребенка, так как официально инвалидности не было назначено. Эти 3,5 года с рождения сына я жила с ним одна. О проблемах здоровья сына знала только я. Окружающие не вникали в наши проблемы, если даже и понимали, то молчали.
Весна, 2017 год. Мы с Эрсаном пошли как-то в гости нашей тете, она педиатр. Тетя стала намекать, что с ребенком что-то не то. Я в штыки, но соглашаюсь, что надо показаться врачам, к этому времени уже походы в Медцентр прекратились. Мы жили в деревне и никуда не ездили. И я стала показывать ребенка разным докторам, мы лежали на госпитализации в ПНО и, когда мы пришли в МСЭ на определение инвалидности мне сказали: «А где вы были?». И так, 1 декабря 2017 года сыну оформили инвалидность по РОП ЦНС и ЗПРР. В феврале следующего года мы впервые полетели в Нерюнгри на реабилитацию, сыну уже было 4,5 года на тот момент.
В Нерюнгри началась наша другая жизнь, как будто у меня открылись глаза, я могла спокойно говорить о проблемах сына и встречала понимание. Получала советы и узнавала много полезной информации. Хотя в первый раз мне было очень трудно жить в Нерюнгри, так как я впервые надолго уехала в другой город. В душе мне самой было очень тяжело признавать, что мой сын – инвалид. Через четыре месяца мы вернулись домой и где-то через месяц я начала замечать улучшения – он начал выдавать фразы. Мы жили в деревне и проблемы в садике никуда не ушли, например, на мероприятиях меня просили держать сына при себе. До поездки в Нерюнгри для меня это было нормой. После поездки же у меня открылись глаза, и я стала думать иначе – мой ребенок имеет абсолютно такое же право участвовать в мероприятиях при своих возможностях, как и другие детки. Я много думала, как устроить сына в жизни и, чтоб он мог развиваться. Эта поездка помогла мне увидеть, что в Нерюнгри другое отношение к особенным деткам и есть два центра развития и реабилитации.
Весна, 2019 год. Мы снова поехали в Нерюнгри на реабилитацию и там Эрсана взяли в группу, где он находился, как в садике с утра до вечера. Я даже умудрилась устроиться на работу на пару месяцев. Мне очень нравился коллектив, они понимали зачем я приехала в Нерюнгри и шли на встречу, когда мне нужно было ходить с ребенком по врачам или он болел. В итоге я решила, что к осени хочу переехать в этот замечательный город. Весной нам удалось договориться попасть в самый лучший садик. Я нашла хорошую квартиру для съёма. И да, случилось! Осенью мы переехали жить в Нерюнгри. Я отдала сына в садик и стала работать на той работе, в которую устроилась до этого. Три года мы провели там, нам все нравилось – сыночка попал к очень добрым и отзывчивым воспитательницам, я работала. Можно было сказать, что все хорошо, но я чувствовала, что утопаю в проблемах сына и на самом деле, мне одной было очень тяжело. С 2019 года я стала увлекаться психологией, хотела найти выход из этого круга бесконечных проблем. Почему так произошло со мной?
Ради сына я планировала остаться жить в Нерюнгри, но мне самой оставаться там навсегда не хотелось. Как мы там жили? Садик – работа – дом. Никаких других забот, я временами впадала в депрессию, хорошо, что у меня была работа. Мне казалось, что жизнь уходит и я успокаивала себя тем, что сыну тут лучше. В 2021 году произошел неприятный момент с ПМПК, моему сыну поставили в рекомендациях обучение 8-го вида, что означало что ребенок имеет умственную отсталость и он не будет учиться в той школе, в которую мы собирались. Даже случился конфликт с директором. Тогда я решила, что мы переедем в Якутск поближе к родным и, тем более, что мне казалось, сыну стало лучше.
Сентябрь, 2021 год. Всеми правдами – неправдами мы зачислились в школу 7-го вида в Якутске. Да, все здесь было по-другому: и отношение, и сам учебный процесс. Сразу скажу, мне школа не понравилась. После второго класса каким-то чудом мы перевелись в ту школу, которую я хотела. Сына снизили на класс ниже, он к этому времени не умел ни читать, ни писать. Сейчас он заканчивает второй класс в этой школе. Школа нам нравится и мы планируем там учиться далее. Здесь мой мальчик стал более серьезно относиться к учебе, хотя до сих пор у него сохраняются трудности с чтением и письмом. Я знаю, что мой ребенок умный, сообразительный, спокойный, он просто другой. И мы держимся на плаву.
У особенных детей особые привычки, характер и мировоззрение. Я с сыном живу на пенсии по инвалидности, кто-то считает, что это много, кто-то, что мало. Меня спрашивают: «Почему ты не работаешь на нормальной работе?». Да, я бы работала с удовольствием! Жизнь мне поставила другие цели и задачи. Знаете, есть очень много людей, которые дают советы, но я хочу сказать то, что мы живем в параллельной вселенной и у нас другие законы. Почему общество максимально старается сторониться особенных детей и людей? Меня вводит в негодование то, что в Якутске все необходимые учреждения в виде школ и реабилитационных центров находятся за городом. Мне приходилось в 50-градусные морозы ехать с сыном на реабилитацию за город в автобусе, потому что элементарно даже такси не хотят ехать так далеко! Про отношение общества к особенным деткам, хочу сказать то, что в Нерюнгри отношение получше потому, что в городе есть два реабилитационных центра, и они им гордятся. Там люди привыкли к таким деткам. В Якутске же выходит лишь одно слово: «Извиняюсь…». В общественных местах очень трудно находиться, особенно в автобусах. Хотя в автобусах все и без этого злые.
Ладно, о хорошем. Жизнь с сыном меня научила переходить все мои ограничения, так как я хочу для сына лучшего будущего. До его рождения я была совсем другой и, смешно вспомнить, что никогда даже не выезжала далеко за пределы республики. Помню, в первый раз нам с сыном нужно было лететь в Нерюнгри и в 32 года я впервые села в самолет. И мое решение жить одной с сыном в другом городе без близких тоже считаю сильным, так как я там познакомилась со многими людьми, как с хорошими, так и не очень. Хороших было больше. Вот, например, в садике у сына был психолог, и она мне очень помогла. Мы с ней даже дружим и общаемся до сих пор. Она такой светлый человек, которая все делает от души, без ожиданий. В Нерюнгри я обрела подругу, тоже особенную маму, хотя сейчас мы и далеко друг от друга. С большой теплотой вспоминаю коллектив, в котором я работала там. В 2020 году я набралась смелости, и мы полетели в Анапу через ФСС и это было тоже одним из моих выходов из зоны комфорта. На самом деле, за эти годы я познакомилась, пообщалась со многими родителями и вижу, что это все сильные люди, у всех свои заботы так как болезни у всех разные. Некоторые дети безнадежно больны и видя их, сердце сжимается.
Я писала, что с 2019 года стала интересоваться психологией, чтобы улучшить свое состояние. Быть мамой особенного ребенка – это много стресса. Ты живешь только вердиктами врачей, организаций. Допустим, про МСЭ. Мы проходим его каждый год. Три месяца у нас уходит на то, чтобы пройти врачей, хотя в это же время ребенок учится, учителям эти отлучки тоже не нравятся. Школа далеко, поэтому быстро за пару часов у нас не получается. А как записывают к специалистам? Понятно, что под каждого они не подстраиваются и, если пропустишь врача, то уже ждешь следующего месяца. Два раза в год проходим реабилитацию по 21 дню. У меня нет возможности нормально работать, а сыну учиться.
Сейчас написав эти строки, я думаю, что у всех мам и вообще, у всех родителей бывают свои ошибки и нам в будущем тоже не избежать их, но я сейчас с сыном на том отрезке пути, когда мы пытаемся делать и воспринимать нашу жизнь лучше. И да, нам еще предстоит жить и примиряться с таким положением дел, будущее не сулит нам легкой и веселой жизни. Тем не менее я хочу сказать, сын мне дарит столько любви и мудрости! Именно он меня учит жить, обращая внимание на мелочи, казалось бы – как ценно просто дышать, как важно быть позитивным, как круто просто жить, несмотря ни на что. И еще хочу добавить, когда сын рядом – я сильная. Сейчас я понимаю, что нет ошибок, а есть уроки.
Да, мы не похожи на другие среднестатистические семьи. У нас нет таких идей, как дать достойное образование сыну или чтобы он стал каким-нибудь суперспортсменом. Я не мечтаю заработать миллионы, обзавестись квартирами и машинами, путешествовать. Я осознаю, что вряд ли могу позволить себе строить карьеру, забыв о сыне. Да, мне больно, смотря на то, как живут другие и о чем мечтает мое окружение. И да, у нас есть свой собственный мир! Это мир, где сыну 10 лет и его похвалила учительница, он сам написал слово «небо». Сам прочел восемь слов! Мир, в котором врачи исключили еще один плохой диагноз, потому что у нас диагнозов и так предостаточно! В нашем особом мире принято радоваться мелочам.
Знаете, о чем я подумала, перечитав текст? Вот в 2021 году ПМПК г. Нерюнгри поставила моему Эрсану восьмой вид и этот вердикт характеризует ребенка с умственной отсталостью. Думаю, если бы я согласилась и осталась в Нерюнгри жить, что было бы с нами? Сейчас в Якутске сын учится в школе пятого вида, это означает сохранный интеллект и только нарушение речи. Недавно ходила к специалистам, это профессионалы, которые работают с разными детьми, и они мне сказали – да, это правильно, что мой сын сейчас в этой школе. Понимаете, в нашей ситуации все индивидуально – эти рамки: 8, 7, 5 вид, кто их определяет? Люди, которые не знают наших детей. Наших деток знаем только мы, и только мы знаем их возможности, мы с ними 24 на 7. Всегда нужно слушать сердце родителя! Думаю, нам очень повезло и, главное, всегда ищите лучший вариант своему ребенку! Спасибо за прочтение!
Нина Осипова,
мама особого назначения
Предисловие к публикации дневников мам особенных детей читайте по ссылке:
https://jour-ykt.ru/2024/05/28/obnimayu-serdczem-dnevniki-mam-osobennyh-detej